Красный Ястреб [The Red Hawk] - Эдгар Берроуз

Но некоторые из дворян калкаров узнали о плане, и среди них был тот, который называет себя Ор-тисом, Джемадаром. Он сын калкарской женщины и моего дяди — предателя. В его крови течет кровь Ор-тиса, но капля калкарской делает его калкаром, поэтому он не Ор-тис.

Он убил моего отца и тех из чистых американцев, которые отказались присягнуть ему. Некоторые присягнули, чтобы спасти свои шкуры, но многие отправились к мяснику. Я — последний из линии Ор-тисов. Было два брата и сестра, все моложе меня. Мы разделились, и я больше не слышал о них; правда, я уверен, что они мертвы. Узурпатор не пожелал мне ответить — он лишь рассмеялся мне в лицо, когда я спросил его.

Если бы мой отец был жив, кровная вражда была бы прекращена; но завтра мясник покончит с ней. Как бы то ни было, другой путь был бы лучше. А что думаешь ты, Джулиан?

Я стоял и долго молча размышлял. Я размышлял: не был ли путь мертвого Джемадара действительно лучшим путем.

5. Море

Мне действительно казалось странным, что я стою и по-дружески болтаю с Ор-тисом. Я должен был вцепиться в его глотку, но было в нем нечто такое, что обезоруживало меня, и после его речи, хотя я и стыдился в этом признаться, я чувствовал к нему дружелюбие.

Ведь несмотря ни на что, он был Американцем, и он ненавидел общего врага. Разве он ответственен за безумные деяния предка, которые тот совершил около четырехсот лет назад? Но ненависть была частицей меня и от нее нелегко отказаться — он продолжал оставаться Ор-тисом. Я это и сказал ему.

— Я не буду разубеждать тебя, — сказал он, — что толку? Завтра мы оба будем мертвы. Давай хотя бы будем до тех пор правдивыми.

Он был приятным молодым человеком с привлекательным лицом, на два или три года старше меня, и с легкостью обезоруживал злобу. Было крайне трудно ненавидеть этого Ор-тиса.

— Согласен! — сказал я и протянул ему руку. Он пожал ее и улыбнулся.

— Тридцать четыре предка перевернулись бы в гробу, если бы увидели это! — воскликнул он.

Мы беседовали с ним долгое время, а под нами по дороге двигались калкары к полю битвы. Издалека слышались глухие удары боевых барабанов.

— Ты здорово побил их вчера, — сказал он. — Их переполняет ужас.

— Мы будем бить их снова: сегодня, завтра и на следующий день, пока не скинем их в море, — сказал я.

— А сколько у тебя воинов? — спросил он.

— Нас было полных двадцать пять тысяч, когда мы пришли из пустыни, — ответил я гордо.

Он с сомнением покачал головой.

— Их, должно быть, десять или двадцать раз по двадцать пять тысяч, — сказал он мне.

— Даже если их будет сорок раз по двадцать пять тысяч, мы все равно победим, — уверил его я.

— Может быть, и да, потому что вы лучшие воины; но у них слишком много молодежи, растущей в военной среде каждый день. Они плодятся как кролики. Уйдут годы, чтобы победить их. Их женщины выходят замуж еще до пятнадцати лет, как правило. Если у них нет детей до двадцати, они изгоняются, а если они до тридцати остаются бездетными, их убивают, и даже если они отличные работники — все равно в пятьдесят их убивают, — они больше не нужны государству.

Пришла ночь. Калкары не принесли нам ни воды ни еды. Стало очень темно. Внизу, на дороге, и в соседних вигвамах зажглись слабые мерцающие огоньки. Небо покрыли легкие облака. Калкары рядом с нашей дверью задремали. Я коснулся локтя Ор-тиса, лежавшего на твердом полу рядом со мной.

— Что случилось? — спросил он.

— Я ухожу, — сказал я. — Хочешь уйти со мной?

Он сел.

— Ты уходишь? — спросил он громким шепотом.

— Не знаю, насколько далеко я уйду; но я ухожу, пусть даже для того, чтобы разочаровать мясника.

Он улыбнулся.

— Отлично. Я иду с тобой.

Мне пришлось долго размышлять, прежде чем я дошел до подобной ереси, и я долго думал, прежде чем предложил Ор-тису разделить со мной попытку побега, но сейчас это было сделано. Я надеялся, что не пожалею об этом.

Я поднялся и бесшумно двинулся к отверстию. Фитиль, горящий в лампаде с маслом, давал бледный дрожащий свет. Он освещал двух громоздких калкаров, прислонившихся к стене и сидящих на каменном полу прохода.

Мой нож, естественно, у меня отобрали, и я был безоружен; но в пределах досягаемости был меч и еще один — для Ор-тиса. Рукоять одного из них торчала из-под плаща ближайшего калкара.

Моя рука потянулась вперед и почти коснулась рукояти, когда калкар пошевелился. Я не стал ждать, чтобы выяснить, проснулся ли он или просто ворочается во сне. Я схватился за рукоять и дернул ее, и этот человек проснулся. В это же самое мгновение Ор-тис набросился на второго.

Тот, которого атаковал я, вскочил на ноги, хватаясь за руку, которая наполовину вытащила его меч из ножен, одновременно издав ужасающий крик. Я ударил его в челюсть кулаком. Я ударил его изо всех сил, и он растянулся во все свои восемь футов.

Но у Ор-тиса с его противником дела обстояли намного хуже: тот вцепился ему в глотку и пытался достать нож и прикончить моего кровного врага. Нож на мгновение застрял в ножнах, или его длинный красный плащ мешал ему, не знаю. Я увидел только блеск, краем глаза, когда мой противник зашатался и рухнул на землю.

Тогда я резко развернулся, обнаженный клинок сверкнул в моей руке. Калкар оттолкнул Ор-тиса в сторону, увидев меня, и выхватил свой меч, но он действовал слишком медленно. Когда мой меч входил в его сердце, я услышал звук бегущих шагов по лестнице и крики. Я протянул свой меч Ор-тису и вытащил другой, у того типа, которого только что прикончил.

Затем я изо всех сил пнул факел и крикнул Ор-тису, чтобы он следовал за мной. Свет потух, и мы помчались по темному коридору по направлению к лестнице, на которой слышались крики воинов, бегущих на помощь нашим почившим противникам.

Мы достигли ступенек до того, как появились калкары. Их было трое, и они держали слабый дымящий факел, который почти ничего не освещал, лишь бросал гротескные танцующие тени на стены и лестницу, показывая наших противникам нам, не показывая им нас.

— Бери последнего, — прошептал я Ор-тису. Мы кинулись через перила и пока он сносил голову последнего из трех, я приканчивал второго. Первый, обернувшись, обнаружил, что смотрит на два клинка. Он издал крик и бросился бежать.

Это было плохо. Если бы он молчал, мы, может быть, и оставили бы его в живых, потому что торопились; но он не молчал, и мы бросились за ним в погоню. Он напоминал мне комету, когда мчался в темноте с хвостом света, только хвост был очень коротким. Он оказался быстрой кометой, и мы не могли догнать его, пока он не достиг конца прохода. Тогда, повернувшись, он сполз вдоль стены вниз.